|
|
 |
 |
 |
На следующее утро отправляюсь наверх на попутном ага-хановском джипе. Дорога зажата в узкой долине между пограничным Пянджем и хребтом Гиндукуша. Сначала недолго вьется по скалам, а потом спускается в расширившуюся до нескольких километров долину, поэтому едем довольно быстро. Вскоре начинается пустыня Джурм. Закрываем окна и пробиваемся через пески. Потом броды – пересекаем полуметровые речки с галечным руслом. Конечно, такая глубина нашей тойоте не страшна, но есть риск увязнуть в зыбкой массе камней, поэтому водитель очень тщательно выбирает путь, подкладывает камешки под колеса. Таких переправ было штук пять. Проезжаем кишлак Кала-и-Панджа, у которого река Пяндж разделяется на два притока – Памир, вдоль него уходит граница с Таджикистаном, и Вахан, в который я и направляюсь, вглубь территории Афганистана. Неожиданно навстречу выезжает КАМАЗ. Останавливаемся на узкой дороге, чтобы его пропустить, а за ним еще один, и еще… Колонна в 20 машин. Оказалось, это гуманитарная помощь фонда Ага-Хана.
Через несколько минут конечный пункт моей машины – кишлак Абгарч. Я прощаюсь с водителем и отправлюсь дальше пешком. Уже вечер, поэтому я втайне надеюсь на приглашение в гости. И вот, один из копающихся на поле крестьян, приветственно машет мне. Постояли, поболтали немного о погоде и урожае, и он зовет меня домой. Заходим в пустынный памирский дом. Выглядит он поскромнее, конечно, чем в Таджикистане, но в целом конструкция такая же. Только ступеньки здесь каменные, а не деревянные, из дерева было бы слишком дорого. Над входной дверью год постройки – 1382. Это по хиджре(исламскому календарю). Значит по нашему – 1961. Возвращается хозяин, а с ним и еще один афганец. Оказывается, он тоже здесь гость – сам живет в Кундузе, а сюда приехал, чтобы купить скот. Вот уже целый месяц он живет в Абгарче, поднимается на пастбища, выбирает себе баранов. А осенью, когда откормленные, стада спустятся в кишлак, он рассчитается с хозяином, и погонит скот в свой родной город, где перепродаст его за двойную цену. Ему тоже было любопытно, как я живу и где работаю. Насколько мог доступно рассказал ему про Москву, путешествия и работу программистом. Вообще-то у меня с собой альбом с российскими фотографиями, но там в основном природа и люди. В следующий раз надо добавить фотки из города. Перед сном торговец читает намаз, а мы с хозяином дома – нет.
Наутро отправляюсь дальше. Автодорога переходит на правый берег Вахандарьи, а я продолжаю свой путь по тропинке на левом. Вскоре попадается овринг – тропинка состоит из палок и камней, засунутых в трещины скалы или лежащих на узеньких уступах. В таких местах лучше не задерживаться. Прохожу кишлак Суст с живописными полями спелой пшеницы. Наступает обеденное время и обитатели одинокого дома напротив кишлака Шилк зазывают меня в гости. Конечно, я не отказался, и через пять минут уже сидел на почетном месте в маленькой гостевой комнатке и вкушал чай с лепешкой. В честь такого редкого гостя, завели дизель-генератор и включили телевизор. Но мне не сиделось на месте, и я отправился в кишлак Шилк, искупаться в горячем источнике. Пока вернулся обратно, уже темнело и в доме собралось множество народа: оказалось, это члены избирательной комиссии. В Афганистане через несколько дней предстояли первые демократические выборы, поэтому повсеместно был наведен большой шухер, развешаны плакаты с фотками кандидатов и усилена бдительность против всяких провокаторов, желающих сорвать выборы. Все это создало некоторые трудности в моем путешествии, поскольку иногда во мне подозревали такого экстремиста. А сейчас народ собрался образованный и интересный.
Один из них, Алиджон, оказался учителем фарси из кишлака Казиде. Разговорились, он расспрашивал меня о жизни в Таджикистане с не меньшим интересом, чем я об Афгане. Оказывается, сейчас школьное образование возрождается благодаря фонду Ага-Хана. Новопостроенным ваханским школам могут позавидовать даже соседи из Таджикистана. Правда, кое-где дети пока учатся в импровизированных палатках. Каникулы у школьников тут зимой. Неудивительно, ведь отопление и освещение только естественное, солнечное. А зимой все сидят по домам и дрожат от холода у еле теплой печки, в которой едва тлеют кизяки. Ходят в школу практически все дети. Ведь помимо знаний их там еще и кормят – каждый день выдают по пакетику молока и лепешке хлеба. Камазы, которые я видел у Абгарча как раз привезли молоко. Он посетовал, что в школах мало книг, а я ему к случаю показал пару книг на таджикском языке. Он сразу загорелся идеей научиться их читать. Ведь таджикский и афганский языки гораздо ближе чем даже русский с украинским, и сложность только в том, что дари пишется арабскими закорючками, а таджикский – кириллицей. Так что я провел небольшой урок, после которого мой собеседник успешно выполнил первое задание – написал наши с ним имена русскими буквами: КОЛИА, АЛИДЖАН.
На следующий день меня ждет сюрприз – у кишлака Бобо-Танги я вижу нагромождения камней и огромное озеро, которого нет на карте. Чуть дальше смотрю – куча ребятишек и несколько женщин у дома. Одна из них подходит ко мне и начинает настойчиво просить что-нибудь покушать для детей. Делюсь с ней частью своих припасов и выслушиваю печальную историю. Оказывается, всего несколько месяцев назад на Бобо-Танги сошла лавина, уничтожив почти все пшеничные поля кишлака. Но мало того – она еще и запрудила Вахандарью, и на месте кишлака стало образовываться озеро. Постепенно, один за другим девять домов кишлака оказались под водой, а их обитатели были вынуждены переселиться к соседям. Кстати, под завалом оказался погребен и горячий источник.
Меня звали погостить, но я решил что с такими темпами вообще не сдвинусь с места, и пошел дальше. После кишлака Крыт ущелье сужается, начинался 7-километровый участок дороги без жилья. И где-то посередине пути меня нагнал пацан лет десяти. Оказалось, он возвращается из школы, которая находится в Бобо Танги, в свой родной Харидж. И такое путешествие – по два часа туда и обратно он совершает каждый день. Ведь Харидж - небольшой кишлак и отдельной школы там нет. Перед самым Хариджем переправились выше колена в воде через бурную речку, мой попутчик уже знал, где находиться самый простой путь. Да уж, ведь для ребенка такая переправа гораздо опасней, а он преодолевает ее по два раза в день!
В Харидже мы были уже ближе к вечеру, так что я с радостью принял приглашение в гости. Меня хотели сразу усадить на почетное место, а мне было интересней понаблюдать жизнь кишлака. Поэтому на дежурное предложение попить чаю я ответил: “вместе с вами, когда закончите работу”. На соседнем поле как раз собрали урожай и занимались его обработкой. Сначала зерно обмолачивают: складывают колосья прямо на земле и пускают по нему кругами упряжку ишаков, привязанную к колышку в центре. Так они топчутся несколько часов. За ишаками ходит человек подгоняет их плеткой и подставляет ведерко, когда какой-нибудь ишак собирается срать. Затем нужно отделить зерна от шелухи: их смесь вилами подбрасывается вверх. Легкую шелуху подхватывает ветер и уносит на несколько метров, а тяжелые зерна падают вниз. Ветер в Вахане дует практически постоянно, не порывами, а таким ровным давлением, поэтому через несколько часов зерна образуют отдельную кучку, которая затем сметается метелкой. Я попросил вилы попробовал сам покидать зерно. Забавно, но очень уж медленный процесс.
|
|
|
|
|
Я уже заметил, что иностранцев тут представляют этакими благодетелями, которые приезжают сюда, чтобы облегчить жизнь бедных ваханцев. И раздают всем встречным еду, водку, деньги, таблетки. Мой собеседник пожаловался: “все у меня болит – голова, руки, ноги, живот”, дай мне какую-нибудь таблетку. Еще в Хороге я запасся десятком пачек парацетамола для таких целей, а потому с серьезным видом расспрашивал о симптомах и выдавал лекарство – всем одно и то же. Толку конечно будет немного, но и вреда тоже. Но похоже действие усиливалось самовнушением, они проглатывали сразу по несколько таблеток и заявляли, что стало лучше.
Все настолько поверили в медицину, что попросили таблетку для своей соседки, у которой сильно болел живот. Может быть аппендицит?! Я ответил, что сначала мне нужно ее посмотреть, поспрашивать и поставить диагноз. Они долго упирались, но в конце концов отвели в дом к больной. Молодая женщина, по ее серьезному, сосредоточенному взгляду чувствуется что ей действительно очень тяжело. Отвечает шепотом, почти не шевеля губами. Она не говорит на дари, только на ваханском, поэтому общаемся через переводчика. Выясняем, что она вот уже пять дней не может есть, ее сразу рвет и очень сильно болит живот и горло, температура высокая. Вставать тоже не может из-за боли. Спросил у родственников, как они ее лечат. Оказалось – только при помощи магических обрядов. В ста километрах ниже есть больница, но ни у кого не возникала идея туда поехать. Да действительно, дорога с неподвижным человеком нелегка, но ведь возможна. Просто жизнь здесь не очень-то высоко ценится. И вероятно, в пору сбора урожая просто не нашлось двух-трех человек, которые могли бы доставить больную в госпиталь.
Пытаюсь вспомнить все свои медицинские знания: если у нее аппендицит или еще какие хирургические проблемы, тут мне нечем помочь. Будем надеяться, что это просто желудочно-кишечная инфекция – тогда надо напоить антибиотиками. Оставляю несколько таблеток левомецитина. Объяснил, что принимать надо не все сразу, а по половинке три раза в день. Вроде поняли. Наутро заглянул, она чувствовала себя уже получше. Даже захотела сфотографироваться. Я пожелал выздоровления и двинулся дальше по долине.
|
|
|
|
На следующий день, прохожу по одному из кишлаков, как ко мне подходит человек, и просит показать документы. Выясняется, что это местный пограничник. Попросил пройти на пост к своему начальнику. Очень мне удивились. Но оно и понятно – ведь иностранцы здесь не ходят пешком – проскакивают на машине без остановки. Попросили показать рюкзак. Перекопали очень тщательно и вот нашли же к чему придраться – у меня лежал обрывок бумаги с стихотворением на фарси. Его написал по моей просьбе друг из Ирана. Похоже, школу эти доблестные пограничники не посещали, поскольку решили, что данная листовка содержит экстремистские призывы. Был вызван эксперт – местный преподаватель фарси. Меня проводили в один из домов и через час-полтора, после тщательного исследования листочка бумаги, они убедились в его безвредности. Уже темнело, и мне навязчиво предложили заночевать в их гостеприимном кишлаке. Пытаться двигать куда-то на ночь глядя не имело смысла, поэтому я остался, демонстративно отвергая принесенную еду и попытки пообщаться.
Еще один день пути, и вот я в последнем, самом высоком, кишлаке Ваханской долины.
Местные жители меня охотно зовут на чай, но никто не приглашает переночевать, а отправляют к человеку по имени Тошибой. Разыскал Тошибоя, это местный авторитет, типа председателя сельсовета. Во-первых, мне надо у него получить письмо-пропуск в верховья Вахандарьи, на Малый и Большой Памир. Но здесь я сталкиваюсь с удивительным явлением – туристической индустрией. Тошибой настоятельно предлагает мне нанять лошадь для дальнейшего продвижения на Памир. И, кроме того, он утверждает, что в Сархаде можно ночевать только в его гостинице. Вот какой переворот в сознании жителей этого памирского кишлака устроили каких-то два десятка туристов в год, в течение буквально четырех-пяти лет. Путешественник здесь вызывает уже не только удивление и любопытство, но и желание заработать. В результате сторговались с Тошибоем – он скинул раза в два цену на гостиницу, а лошадь согласился сдать мне на один день. И только после этого, забрав у меня письмо от Воид Хона, выдал свое.
Продолжение следует....
О Большом и Малом Памире выложу через несколько дней. Заходите!
